Пиранья против воров-2 - Страница 9

Он провел машину внутрь, остановился метрах в трех от ворот, как и надлежало воспитанному гостю здешних мест. Заглушил мотор, вылез, выжидательно остановился у дверцы.

Тишина. По бетонированной дорожке вдоль стены прохаживался молодой человек с овчаркой на поводке, старательно притворяясь, будто никакого такого Мазура и не видит вовсе. От самого большого особняка по выложенной фигурной плиткой дорожке уже торопился его вылитый брат-близнец, только этот был без овчарки. Он кивнул и, встав вполоборота так, чтобы не загораживать Мазуру дорогу, вежливо сказал:

– Вас ждут, господин адмирал.

Столь же галантерейно кивнув, Мазур направился знакомой дорогой – вестибюль с двумя выжидательно замершими на диване мордоворотами при галстуках и оттопыренных пиджаках, широкая лестница на третий этаж, сверкающая приемная, куколка-секретарша.

Гвоздь поднялся из-за стола, чуть раскинув руки, самым непринужденным тоном произнес:

– Ну что ж, как говорится, гора с горой… Садитесь, дорогой мой Кирилл Степанович. Пить будете что-нибудь? Тут еще все бутыли остались, что в прошлый раз для вас были приготовлены с учетом привычек…

– Нет, спасибо, – сказал Мазур, усаживаясь. – За рулем я нынче, а номера у меня на машине без всякого подтекста, не то что в вашем хозяйстве…

– Да глупости какие! Звякните, решим в два счета…

– Да нет, – сказал Мазур. – Совершенно не тянет пить в это время дня, уж не обессудьте…

– Вольному воля… – Гвоздь смотрел на него выжидательно, с легкой улыбкой. – Все мы люди, Степаныч, все человеки, так что не буду тянуть кота за хвост и перейду к делу. Неужели стряслось что-то? Каюсь, сгораю от любопытства, никак не могу взять в толк, зачем я вам понадобился. Как ни ломал голову, не могу понять. Не настолько же вы пошлый субъект, чтобы задним числом денег просить, после того, как с гордым видом отказались от всякого презренного металла? Хотя, если считаете, что вам полагается, бога ради, вы мне одолжение сделали нехилое…

– Да нет, ничего подобного.

– А, ну да, – сказал Гвоздь, хитро поблескивая глазами. – У вас же осталась на руках одна картинка, завалященькая на вид, но в благополучных Европах вам за нее дадут без особых торгов целый чемодан баксов…

– Вынужден вас разочаровать, Фомич, – усмехнулся Мазур. – Сдал я сию картинку как вещественное доказательство. Воспитание такое, что поделать. Как ни ломал голову, не придумал, зачем мне целый чемодан баксов.

– Серьезно, сдали?

– Я ж говорю, воспитание такое… – пожал плечами Мазур. – А вы, значит, уже в курсе насчет картинок?

– И лошадок тоже, – кивнул Гвоздь. – Это называется – не было у бабы хлопот… Приходится теперь возле Томки держать постоянно полдюжины лбов, потому что сдавать куда-нибудь в банковскую ячейку она своих коняшек никак не хочет… Итак, презренный металл отпадает. Что ж еще? Если б вы на меня обиделись настолько, что решили бы на тот свет отправить, вряд ли стали бы культурно звонить и о встрече договариваться, а?

– Да уж… – сказал Мазур, глядя на лежавший между ними журнал с глянцевыми страницами, цветными фотографиями. – Все было бы прозаичнее и незаметнее…

– Тогда? Я вас умоляю, не томите душу!

– Я к вам пришел не по собственному желанию, Фомич, – сказал Мазур нейтральным тоном. – В данный момент ваш покорный слуга – нечто среднее между парламентером и послом…

– Ого, – сказал Гвоздь быстро, и в глазах у него на миг мелькнула холодная осторожность. – Парламентеры – они, Степаныч, насколько я помню, главным образом на войне бывают…

– Я же говорю – то ли парламентер, то ли посол, – сказал Мазур без улыбки. – Речь вовсе не обязательно должна идти о войне…

– Интересно. Это какая же должна быть персона, ежели она в качестве парламентера адмирала использует?

– Адмирал – еще не господь бог, – сказал Мазур. – Над любым адмиралом начальство есть…

– Понятно. И что ж от меня начальство хочет?

– Дипломатия лишняя ни к чему? – усмехнулся Мазур.

– Да ну ее к лешему…

– Тем лучше, – сказал Мазур. – Ежели брать быка за рога… Мне нужно незамедлительно допросить Лару. Надеюсь, она не под свежим асфальтом обитает где-нибудь на окраине?

– Да нет, какой там асфальт, – щерясь, сказал Гвоздь. – Слишком просто было бы и слишком для сучки легко. Что я ей обещал, тем и занята в поте лица, украшает своей персоною один тихий бордельчик без вывески. На проспект ее выпускать – это я так, для красного словца. Не стоило ей свободу давать, умна, паршивка, поди угадай, как она свободой на проспекте распорядится…

– Тем лучше, – сказал Мазур. – Тихий бордельчик – в принципе, идеальное место для беседы по душам…

– Зачем? – спросил Гвоздь тихо, не сводя с него холодных глаз.

– А если не объяснять, Фомич? – спросил Мазур с простецкой улыбкой. – К чему вам чужие мрачные секреты, не имеющие, честное слово, никакого отношения к вашей, гм, основной деятельности?

– Пуганая ворона куста боится, – сказал Гвоздь. – Не люблю я вокруг себя ничего непонятного. А ты мне предлагаешь явную непонятку… Перебор, адмирал, извини. Ты уж будь любезен, откровеннее…

– Хорошо, – сказал Мазур, извлекая фотографию. – Не приходилось ли вам, Фомич, лицезреть где-нибудь в натуре вот эту красоточку? Здесь, в Шантарске, я имею в виду?

Гвоздь какое-то время разглядывал снимок с непроницаемым выражением лица. Что на самом деле творилось у него в мозгу, узнал он Гейшу или нет, Мазур не мог определить – Шерлок Холмс из него был никудышный, особенно когда речь шла о Гвозде, получившем нехилую жизненную закалку.